— Из школы. Я рассказала учительнице об обстановке у меня дома, мы к завучу пошли, позвонили в милицию, а потом меня отправили в детский дом. Приезжал инспектор, обо всем распрашивал, и меня забрали туда.

— Родители пьют, их лишили родительских прав.

— В основном там были те, у кого родители пьяницы, — у большинства. Сирот было мало, настоящих сирот на весь детский дом — человек пять из пятидесяти.

— Ну, я подумала, что в детский сад попала. Мне сказали: там побудешь немножко, и тебя заберут. Когда туда приезжаешь, то сразу в карантин. Там обследуют, а потом уже по группам распределяют. Анализы сдаешь, ходишь в поликлинику с медсестрой, тебя осматривают. В комнате нас было четверо, были такие двухъярусные кровати. Там несколько было спален. Сейчас уже я не знаю как, а раньше, когда приезжали в детский дом, – ребенка мыли и все его вещи сжигали. Мне так было жалко, у меня такой красивый свитер был. Выдали полностью другую одежду. Первое время я очень долго плакала, не хотелось мне там быть, мне не нравилось. Я не понимала, что это такое, никак не могла понять. Мне сказали, что детский сад, потом смотрю – вроде там все большие. Както не могла понять, что это такое. Какоето время вообще не разговаривала ни с кем, кроме воспитателя, — я не могла, мне не хотелось разговаривать.

— По четыре, по пять, и одна спальня на два человека. Есть мальчишеская группа, девчачья.

— В семь часов подъем…

— Ходили, орали. Нам очень не нравилось, как нас будили. На нас сразу орали: «Подъем, быстро встаем!», и мы начинали огрызаться, ложились снова спать. Потому что, когда тихо будят, больше нравится. Потом умывались, зарядки не было, был завтрак в детском доме, потом еще в школе завтрак. Школа, потом обед после школы – около двух часов, в четыре часа полдник. Между обедом и полдником уроки. Только в малышовой группе был тихий час. Когда приходим после школы, нас воспитательница встречает, обедать идем. Воспитатели с нами уроки делали, везде с нами были, на всяких экскурсиях. Один воспитатель на группу – на десять человек.

— Гулять там можно было, но если уроки не сделал, никуда не отпускали.

— Выпускали, но вообще это не приветствовалось... Потом ужин, а после ужина – вечерний туалет, можно телевизор посмотреть. Отбой в десять часов.

— По­разному было: кто­то спал, кто­то нет, играли. Один раз я спала уже, а другие там бесились. Когда зашла воспитательница, они притворились, что спят, а я правда спала. Она меня за ухо подняла и потащила в угол, я заплакала, она говорит: «Я слышала, что это ты кричала. Пока прощения не попросишь, я тебя не положу спать». Я плакала, плакала, думаю: не буду же я стоять так, придется мне попросить прощения, я попросила.

— Могли – об доску головой (в комнате, где делали уроки, была школьная доска). Если выходишь к доске, когда делаешь домашние уроки, и не понимаешь, воспитательница говорит: надо сделать так­то, так­то и начинает кричать, и она могла ударить об доску головой.

— Нет. Такая одна была. Были очень хорошие. Были такие воспитательницы, с кем можно поговорить. Они говорили, что вы такие же, как все, просто живете в другом месте, старались как­то сгладить все это. Там были воспитательницы, которые приходят действительно потому, что им детей жалко, а некоторые просто думают заработать кучу денег, а на самом деле не понимают, что они там не смогут работать.

— Когда маленькие были – в угол ставили, могли гулять не пустить.

— Нет, не было. Но было такое: там магазин рядом, некоторые дети могли что­то украсть – или жвачку, или еще что­то. Там есть камеры слежения. Директор магазина увидит и приходит в детский дом, начинает говорить: «Почему ваши дети воруют?!» Дети начинали плакать, просить прощения.

— Нет, я предпочла бы жить дома, пусть даже при родителях пьяных, но дома. Просто мне та жизнь привычнее была, а эту я не знала.

— Все равно мне хотелось домой.

— Да, там музыка была, физкультура, рисовать можно было. Кулинария была – учили готовить, петь учили, шить, обслуживать себя: уборка, накрывание на стол. И психолог был. Один раз была очень хорошая психолог, мне с ней было хорошо. А других психологов я не могла понять, мне к ним не хотелось идти.

— Когда ходили на экскурсии в музеи, в цирк, на аттракционы, в боулинг­центр, еще кудато. Когда в лагерь ездили на море, тоже там интересно было. Два месяца летом были на море, а потом мы ездили в Подмосковье.

— Домой все хотели, даже у кого не было дома – хотели, чтобы забрали.

— До восемнадцати. После 18 лет оттуда выпускают. Если у кого есть своя жилплощадь, то туда, а если нет или родители пьяные живут там, то выдают однокомнатную квартиру. Первые пять лет дают квартиру в аренду. Если за эти пять лет ничего плохого с квартирой этот человек не сделал, то ему отдают ее насовсем. А если он что­то сделает – приводит всякие компании, стекла разбивает, то ее забирают. Если кто будет продолжать учиться и жить у себя в квартире, то ему будут платить какуюто сумму денег, пока не закончит учебу.

— Приходил какой­то дяденька, он что­то рассказывал про Церковь, водил в храм. Он скучно рассказывал очень, дети старались увильнуть. Батюшка приезжал. У нас есть музыкальный зал, мы там все собирались, и он что­то рассказывал. Старались всех водить в храм небольшими группами, крестили всех, кто был не крещен. Както поехали с воспитательницей в храм крестить трех детей…

— Да, вот я наблюдала за моим крестником. Ему было четыре года. Когда он приехал в детский дом, сказали, что у него шизофрения. У него были такие приступы: когда истерика начиналась изза чегото — или его кто­то обидел, или игрушку отнял, – он падал, бледнел и плакал. После того как его окрестили, я заметила, что у него почти не стало этих приступов, иногда еще бывали, но очень редко. Спокойно засыпал, а когда не засыпал, я надевала ему крестильную рубашку – он сразу успокаивался и спал. Он лежал недавно в больнице. Все врачи и медсестры говорят: нормальный ребенок.

— Верила. Когда мне было плохо, я молилась. И мне становилось легче. К Богу меня привела сестра двоюродная, она моя крестная. Она мне много рассказывала про Церковь, отвечала на вопросы. В 16 лет, когда я уже начала учиться в колледже, она на меня оформила патронат и забрала домой. Это когда забирают ребенка, но он остается на государственном обеспечении, то есть числится в детском доме, а живет дома. А человек, который его берет, считается воспитателем, ему платят деньги за это, как на работе.