Служение тюремного священника внутри тюремных оград, среди лишенных свободы обитателей их, удалено от взоров и наблюдений людей свободных, за исключением лиц, имеющих непосредственное, служебное отношение к тюрьме, и потому мало известно обществу. В недавнем и, кажется, еще не оконченном вопросе о преобразовании наших тюрем, правда, иногда говорилось о значении и важности пастырского служения священника в тюрьме, о его влиянии на исправление заблуждающихся сынов общества, но говорилось кратко и притом с отвлеченной точки зрения. В настоящей статье имеется в виду подробно изобразить служение тюремного священника, в практическом применении его обязанностей, и положение его самого на сем месте служения как должностного лица.
 Прежде всего нужно сказать, что тюремный священник гораздо более, чем приходские священники, имеет возможность поставить свой пастырский авторитет пред своими пасомыми и сделать свое религиозно-нравственное влияние на них более сильным и действительным. Во-первых, все заключенные в тюрьме, без сомнения, переживают трудные минуты жизни, находятся в таком душевном состоянии, в котором человек скорее всего вспомнит Бога и Его закон и прилепится к Церкви и ее священнослужителям. Во-вторых, заключенные в тюрьме окружены начальствующими, по отношению к ним лицами, со всеми их строгостями. Один только священник относится к ним исключительно с духом кротости и братской христианской любви и заменяет для них и родных, и друзей, и знакомых; а потому заключенные могут относиться к нему просто, не питать к нему какой-либо неприязни или опасений, как это бывает у них по отношению к чинам административным, напротив, они должны желать сближения со священником и откровенности. Таким образом, положение священника среди заключенных в тюрьме как прихожан его есть положение совершенно правильное и наилучшее, и он, при собственных наилучших душевных качествах, способностях и усердии, может и должен действовать на заключенных сильнее всех уголовных уложений, всех судебно-гражданских мер и взысканий.
 Ввиду такой важности их тюремный устав довольно подробно и внушительно предуказал обязанности священника как относительно богослужения в церкви, так и относительно религиозно-нравственного влияния его на пасомых. В § 94, 95, 100, 102 и 105 инструкции смотрителю губернского тюремного замка, которая помещена была по изданию устава о содержании под стражею 1857 года, в приложении к ст. 96 говорилось, что богослужение в церкви тюремной должно совершаться во все воскресные и праздничные дни и дни высокоторжественные, во все дни 1-й и 7-й недель Великого поста, и в среду и пятницу каждой остальной недели этого поста, во все дни недели Пасхи и, сверх того, в продолжение всего года в два будничных дня еженедельно, одним словом, не менее трех служб в неделю, а иногда и более. Очевидно, что в исчислении дней и недель, в которые должно совершаться богослужение в тюремной церкви, взято maximum. Более частого совершения богослужения едва ли можно было требовать от священника, если он один при церкви. Но по отношению к тюрьме это так и должно быть. У заключенных все удобства и побуждения к частому посещению храма Божия - и близость его, и свобода от дел житейских, и особенное душевное и телесное состояние их. К этим обязанностям священника нужно, по § 100 той же инструкции, присоединить говение всех арестантов один раз в год, а также, согласно § 158, совершение всех треб церковных по тюрьме, как то: напутствование умирающих, похороны, крестины и совершение браков. Крестины и браки бывают очень редко в тюрьме. Что же касается до похорон и напутствования умирающих, то исполнение этих двух треб много доставляет труда для священника. Статистических данных для определения количества заболеваний и смертности в тюрьмах вообще мы не имеем; поэтому ограничимся указанием частным. В губернских тюрьмах, в которых число содержащихся колеблется около 400 человек и которые, кроме того, служат пересыльным пунктом, в продолжение года бывает от 30 до 40 похорон, а напутствований, надобно полагать, вдвое более, от 60 до 80. Затем, в той же инструкции были указания и относительно пастырской деятельности священника по тюрьме, а именно: священник должен, по крайней мере, два раза в неделю пройти в камеры и побеседовать с арестантами с целью религиозно-нравственного наставления, вразумления и проч., а по § 159 вменяется ему в обязанность обучение несовершеннолетних арестантов закону Божию и другим предметам. Насколько велик труд священника по исполнении этих последних обязанностей видно из следующего замечания той же инструкции § 157: «священник должен ознакомиться с нравственностью каждого из содержимых в тюремном замке, приобрести его доверенность к себе, и основать действия в отношении к исправлению каждого соответственно обстоятельствам». Значит, недостаточно, чтобы священник вел общие беседы с целыми партиями и предлагал общие советы и наставления, — он должен говорить с каждым отдельно, должен узнать, каковы были обстоятельства его жизни, семейные, общественные, экономические, — до поступления в тюрьму, — в чем он был судим или будет судиться, и проч. и проч., какие его особенные религиозно-нравственные недостатки и похвальные качества его души, и, сообразно всему этому, предлагать советы, увещания, вразумления частные, направленные к тому или другому из арестантов в отдельности.
 Отсюда нельзя не видеть, что священник, по исполнении всех его обязанностей, каковые с большою определительностью были указаны в упомянутой выше инструкции, должен быть в тюрьме каждый день — то для службы в церкви не менее трех дней в неделю, то для исполнения разных треб (раза два в неделю), то для собеседования с арестантами (два раза в неделю), то для обучения несовершеннолетних арестантов.
 И такие посещения им тюрьмы не могут быть кратковременны, как видно из прописанных занятий: иногда он пробудет один час, иногда два, три и даже до пяти часов безвыходно (например в Великий пост для богослужения и исповеди арестантов).
 Но что всего тяжелее — вся его деятельность совершается внутри самой тюрьмы, при ее специальной обстановке, со всею скудостью и ограниченностью, со всею мрачностью и угнетающим видом. Особенно тяжелы для священника и вредны для здоровья посещения им камер пересыльных арестантов. Священник должен побеседовать с ними или помолиться, к душевной или телесной их пользе; и такие посещения им пересыльных арестантов нередки, потому что партии их еженедельно или два раза в неделю сменяют одна другую.
 Но это внешнее положение священника в тюрьме, со всею его непривлекательностью и вредом для здоровья, есть ничто в сравнении с душевными волнениями, сокрушениями, жалостями, которые он постоянно испытывает, стоя в самых близких, отеческих отношениях к своим пасомым, будучи свидетелем самых крайних, ужасных их душевных состояний и безотрадного, часто непоправимого, их положения. Вот он видит пред собою человека, четыре-пять раз попадавшего в тюрьму, привыкшего совершать преступления за преступлениями, потерявшего, по-видимому, всякую людскую совесть, с самодовольством объясняющего, что он попал в тюрьму за такие-то, такие-то воровские доблести, сроднившегося с тюрьмою и довольного собою и своим положением; а вот, рядом с этим, видит другого, в первый раз попавшего в тюрьму, по увлечению или по другому какому-либо случаю соделавшего преступление, с нетерпением ожидающего oкoнчaния срока наказания, кающегося пред Богом и людьми, соболезнующего о своей осиротелой семье; а вот, вместе с этими, видит еще человека, именуемого арестантом, невинно заключенного в тюрьму, оклеветанного, истерзанного судебными дознаниями, иногда ложными показаниями свидетелей, выслушавшего убийственный приговор о мнимой виновности и незаслуженном наказании, а посему или неутешно плачущего, не чающего перенести столь тяжелое испытание, или же благодушно, с преданностью воле Божией и без ропота на людские ошибки и несправедливости подчинившегося судьбе своей и отбывающего срок наказания, подкрепляясь надеждою возвратиться снова к мирной, свободной жизни. Вот встречается и с таким невинным страдальцем, который по роду преступления, ошибочно поставленного ему в вину, назначен на пожизненную ссылку или на долговременную каторгу. Будучи лишен всякой отрадной надежды, такой поселенец или каторжник ожесточается против всех и всего, или же, чаще всего, отрешается от всего мира, от всего, что было для него дорого в нем, впадает, так сказать, в душевное онемение, не желая даже вспоминать и представлять того, что с ним было, что будет дальше. Слезы уже все вытекли из глаз его, оставив на лице глубокие следы, сердце, после сильных порывов и трепетаний, затихло и едва-едва бьется; энергия исчезла, рассудок ничего не предпринимает, во всем существе его какое-то омертвение. И много, много еще можно указать категорий среди прихожан тюремного священника, а еще более — отдельных личностей и их душевных настроений: — скорбных или озлобленных, покаянных или закоснелых, безумно-радующихся или безутешно плачущих, томительно ожидающих окончания срока или довольных своим положением. Но ничего нельзя найти радостного в их положении — одно только для священника горе с ними; все они представляются жалкими людьми и несчастными. Как Пастырь, как духовный отец, как домашний собеседник, как единственное лицо для всех заключенных, с которым они могут быть вполне откровенны, которому могут поведать свои тайны душевные, при котором могут излить, как говорится, всю свою душу, он должен тщательно и сочувственно выслушивать их, входить в их положения, ставить себя самого на их место и проникаться их настроениями и, отсюда, извлекать для них кому вразумление, кому совет, кому ободрение. Ибо что значит вразумить заблуждающегося, который перестал сознавать путь погибели и чувствовать силу своего бедственного состояния? Не должен ли вразумляющий сам за него просознать и восчувствовать пред ним всю гибель и мучительность его беззаконной жизни. Что значит утешить скорбящего? Не значит ли его скорбь возыметь в сердце своем, выразить скорбь пред ним и потом уже преподавать утешение. Какими словами и доводами можно ободрить отчаявшегося более, чем сочувствием к безотрадности его положения и собственным воодушевлением из глубины сочувствующей души? Чем скорее можно остановить или хотя умерить слезы плачущего, как не взаимными слезами искреннего сожаления?
 Таков, в общих чертах, нравственный труд тюремного священника; труд столь тяжелый и разнообразный, что требует постоянных усилий и напряженной деятельности ума, и сердца, и воли. Но всякий труд, особенно усиленный, должен сменяться отдыхом и сопровождаться вознаграждением. Нравственный труд требует и нравственного отдыха, нравственного вознаграждения. Не все печалиться и сочувствовать печальным; необходимо и законно после печали порадоваться, после сочувствия в печали принять участие в радости, после благого совета, утешения, ободрения видеть благие последствия этого. Но увы! Священник тюремный лишен этих нравственных вознаграждений. Все его прихожане, чада по духу, друзья и братья по взаимному перенесению скорбей — временные, пока они находятся в тюремном заключении. Пройдет определенный для каждого срок, и они навсегда удаляются от своего пастыря (а если некоторые и возвращаются, то не к радости, а к большему огорчению его), порывая всякие нравственные связи с ним, удаляются кто в отдаленные места, кто на прежнее место своего жительства. Некоторые, может быть, и вблизи его живут, на свободе, но не принадлежат ему как прихожане или совсем забыли его, или стараются забыть, чтобы ни о нем и ни о чем не вспоминать из тяжелой жизни их в тюрьме. И ныне есть люди, подобные библейскому виночерпию, которому патриарх Иосиф в египетской темнице по братскому сочувствию объяснил сон и предсказал возвращение его к счастливой жизни при царском дворе и которого просил вспомнить о себе по выходе из темницы, но виночерпий, возвращенный к царскому двору, забыл о своем благодетеле Иосифе, пока не нашло его само Провидение. Итак священник тюремный не видит той счастливой жизни своих духовных чад и братьев, которая для многих из них настала по выходе из тюрьмы, не видит той благой перемены в настроении и деятельности заблудших сынов общества, которая произошла с ними после тюремного заключения по силе Господа, подействовавшего на них. Не на кого ему порадоваться, нечем успокоиться и подкрепиться в столь трудном перенесении обязанностей служения в тюрьме. Напротив, эта трудность оказывается нескончаемою: вышли из тюрьмы одни из его клиентов - на место их являются другие, подобные первым; опять открываются подобные же крайности в душевных настроениях и бедственных состояниях, не менее прежних требующие со стороны священника сочувствия, сострадания, coветов, вразумлений. Тюрьма не бывает пуста, и этим душевным ощущениям священника не бывает конца. Священнику тюремному, сеющему слезами, не приходится пожинать радостью, и как духовному отцу повеселиться о чадах своих.
 Мы обозрели обязанности тюремного священника, физическую и нравственную тяготу при добросовестном выполнении их на практике. Теперь скажем несколько слов о правах и преимуществах его как служащего, а также и о материальном обеспечении его.
 В существующих узаконениях по тюремной части ничего не говорится об особенных правах и преимуществах священно- и церковнослужителей при тюрьмах. Отсюда следует, что права и преимущества принадлежат им на общих положениях всего духовенства. Но это не совсем справедливо. Положение священника при тюрьме особенное. Он, как мы видели, вместе со своими пасомыми томится в тюрьме телесно и душевно. Он, по крайней мере, наполовину заключен с ними, наполовину переносит их страдания. Но кроме всего этого он не может считать себя застрахованным от дерзких оскорблений со стороны озлобленных и закоснелых арестантов-изуверов, от увечья, ран и насильственной смерти. Все эти особенности, трудности и опасности предусмотрены в Уставе тюремном по отношению ко всем прочим служащим при тюрьме, начиная от начальника тюрьмы и кончая надзирателями.
 По материальному обеспечению священники тюремные находятся в гораздо худшем положении, чем вообще все духовенство. При всем том, что они не могут и не должны пользоваться какими-либо добровольными подаяниями от прихожан-арестантов, содержание, выдаваемое священно- и церковнослужителям тюремными комитетами и отделениями, бывает весьма малое, даже скудное: оно редко превышает 400 рублей в год в губернских тюрьмах, в том числе и на псаломщика, но часто бывает еще меньшим. Как бы ни было скудно содержание священников в некоторых бедных приходах, но нет хуже и скуднее содержания, которым пользуются священники тюремные.
 Поэтому пожелаем, дабы служебное и материальное положение тюремного священника было обставлено лучше, чтобы права и преимущества относительно пенсий и пособий, установленные для начальств тюремных, были распространены и на тюремных священников и церковнослужителей и чтобы им было положено повсеместно штатное жалованье от казны с предоставлением квартиры при самой тюрьме. Подобные меры несколько облегчили бы чрезвычайно тяжелое и поистине безотрадное положение тюремного священника, добросовестно исполняющего сложные и ответственные его обязанности, служащие прямой цели современного исправительного заключения.

 Священник Д. ТРОИЦКИЙ.

По материалам издания Главного тюремного управления «Тюремный Вестник», №4, 1893 год

От редакции: До 1917 года в Российской империи обязанности по содержанию священно- и церковнослужителей при тюрьмах были закреплены за комитетами и отделениями Попечительного о тюрьмах общества. В санкт-петербургских местах заключения, непосредственно находившихся в ведении Главного Тюремного Управления, священники получали по 800 руб., а псаломщики по 300 руб. в год. В других местах заключения, где священники получали вознаграждение из средств Государственного кaзнaчeйства, его размер колебался от 360 до 1000 руб. в год.